Авария на Чернобыльской АЭС произошла 26 апреля 1986 года, когда в 01:23 часа на четвертом энергоблоке станции случился взрыв. На устранение последствий катастрофы были брошены все силы. Почти 8,4 миллиона человек в Белоруссии, России, Украины подверглись воздействию радиации.
Одним из ликвидаторов аварии стал обычный житель Брянска и сварщик сталелитейного завода Василий Дудин. О том, в каких условиях приходилось работать, чем пришлось жертвовать ради ликвидации катастрофы и как поездка на зараженную территорию обернулась спасением только что родившегося тяжело больного сына, Дудин рассказал Baltnews.
– Василий Алексеевич, при каких обстоятельствах вы узнали об аварии на Чернобыльской АЭС?
– О взрыве на Чернобыльской АЭС узнал, как и все граждане, по радио и телевизору спустя уже три дня после случившегося. Я был рабочим в Брянске, выполнял задачи сварщика на сталелитейном заводе. Жена работала учительницей русского языка и литературы. На тот момент у нас родился второй сын Саша, которому было всего полгодика. К сожалению, он тяжело болел и испытывал проблемы с иммунной системой. Долго лечили и после. А старшему сыну Жене было три года.
– Какие действия были предприняты в первую очередь после того, как ваша семья узнала о взрыве реактора?
– У многих были волнения, но никаких действий предпринято не было по одной простой причине – никто не понимал масштабы трагедии и будущие последствия случившегося. Мы не закрывались дома и не носили маски. И уж тем более не надевали пакеты на тело. Изначально взрыву не придавалось особое значение.
– Как получилось, что вы отправились в радиационную зону?
– Это случилось 9 сентября 1986 года. Я получил всего лишь повестку с явкой в военкомат и пришел в назначенную дату. После чего меня переодели, повезли в Курск, а оттуда вместе с сослуживцами посадили на поезд с фразой: "Ребята, вы на Чернобыль". Туда мы и направились.
– В каких условиях приходилось работать?
– Так как это было уже осенью, шли дожди и особой защиты не было. Откровенно – тяжеловато. Мы жили в небольших палатках, которые были рассчитаны на четыре человека, но нас в ней было аж одиннадцать. На всех десять матрасов. Так и спали.
Авария на Чернобыльской АЭС произошла в апреле 1986 года. Основная часть работ по ликвидации была выполнена в 1986 – 1987 годах, в них приняли участие около 240 тыс. человек.
– Вам сообщили, чем именно будете там заниматься?
– После приезда в опасную зону нас определяли работать на различные территории. Кому как повезло. Я попал туда как строитель и помогал устранять последствия аварии. Был такой прораб Штерхун. Думаю, что он уже не дожил, поймав слишком много радиации. Хороший человек был. Работа у нас была – что скажут, то мы и делали.
Я все делал по специальному приказу – 12 часов на станции. Расписание было: 3 часа – 3-я зона, 3 часа – 2-я зона и 6 часов – 1-я зона. Но мы имели право получить не более 1,5 рентгена в сутки. Кормили хорошо. У нас была столовая в отведенном для этого месте. Получали талоны и шли на обед.
До самой части добирались как могли, поскольку находилась она далеко. Приходили уже к ночи. Доберешься к 10 часам, уже темно, заберешься в палатку, накроешься бушлатами, а в пять часов старшина уже за ноги вытаскивает – подъем. Доплетешься потом до автобуса и найдешь место, чтобы дремануть еще какое-то время. Все-таки 70 километров до станции было. И так месяц: туда-сюда.
Работа была разная. Мне как-то "Петушок" доверили, трактор такой. Спросили: "Можешь?" Я и попробовал. Ближе к реактору был прорван водопровод. Мы прокапывали и прокладывали дорогу. Самое мое ближнее расстояние к реактору было метров 25, на этом расстоянии уже были все в специальной защите. Только у меня ее не было.
Но самое смешное было то, что заехать-то я туда заехал, а уехать уже не мог. КГБ меня начало крутить (смеется):
– Как ты попал на станцию?
– На тракторе.
– Как на тракторе?!
Были и разборки. Выпустили меня через одну дырку, а потом ее внутренние войска заделали. А все случилось, потому что меня не было в списках заезжающих. Было неприятно.
– Радиация ощущалась как-то физически? Если у вас не было специальной одежды, то как вы с сослуживцами были одеты?
– Одеты мы были в армейскую военную форму, хлопчатобумажную. У нас были круглые марлевые повязки, "Лепестки" назывались. Вот и вся защита была. Умыться было негде. Бывало давали минеральную воду, ее и использовали. Польем друг другу на руки после работы и возвращались так "домой".
Доходило до смешного. При входе в столовую рекомендация висела, видите ли, про ношение маски на лице, еще и менять ее каждые два-три часа [надо], снимать по ветру, чтобы на тебя не дуло. А мы как делали: с лица снял, встряхнул, в карман положил и пошел обедать. Потом надел и пошел дальше.
А радиация начинала ощущаться уже при высокой дозе облучения. Как-то [прораб] Штерхун поручил мне проложить кабель. И когда я начал копать, то стал чувствовать металлический привкус во рту со слезотечением в глазах, к тому же "Петушок", на котором я работал, был обшит свинцом. Но свинец уже набрал свою дозу радиации и начал рассыпаться в порошок.
– Какое событие вам запомнилось больше всего за время, проведенное в опасной для жизни зоне?
– Как-то сослуживцы в водохранилище пересыпали огромные валуны, которые возили из Белоруссии. Тогда ушло много камней, чтобы засыпать под воду радиоактивный ил – нужно было не дать ему возможности распространяться дальше. Я по-прежнему копал и понял, что творится что-то не то. Буквально через пять минут осознал, что остался один, народа вокруг не было. Я обернулся в сторону реактора и увидел из него черный дым.
Я находился с южной стороны, а в этот момент уже с северной вертолет, который снимал дозу, зацепился винтом за трос огромного немецкого крана, спровоцировав гущу черного дыма. И все, кто находился в этот момент рядом, внезапно испарились. А я сидел в тракторе, куда мне бежать? Я сидел и будто бы ждал конца света.
Вертолет так и упал с четырьмя находившимися в нем людьми. Жалко людей было. Немного странно говорить, но им отчасти повезло. Если бы вертолет упал во внутрь реактора, могла бы случиться детонация и было бы еще хуже, чем было.
Речь идет о ЧП, которое произошло 2 октября 1986 года, когда рядом с четвертым энергоблоком рухнул Ми-8. Вертолет зацепился за трос подъемного крана в трех метрах от машинного зала и рухнул. Экипаж из 4 человек погиб.
– Была ли возможность связаться с семьей?
– Связь с семьей была редким явлением. Бывало ходил на телеграф, но разговоры прослушивались. Однажды я получил лучевой ожог бронхов. Резал на станции арматуру и надышался этим. После чего меня положили в госпиталь с кровотечением и кашлем. И во время очередного звонка семье жена спросила: "Чего ты так кашляешь? Простыл что ли?" Ничего лучше не придумал, чем сказать, что в палатке на речке простыл. Потом связь пропала, разговор закончился. Отмечу, что висело предупреждение: "Разговоры прослушиваются". Тайны разглашать было нельзя.
– Как прошло ваше возвращение из зоны аварии?
– Поскольку я работал по 12 часов, я очень быстро набирал дозу. Набрав свои "положенные" 24 рентгена облучения, я начал готовиться к дембелю. Я подошел к старшине и сказал, что уже получил "свое", чему он очень удивился и ответил: "Ты же только приехал, всего месяц тут". После чего он поднял документы и говорит: "Ты извини, у тебя по документам на все 30, но сделаем тебе 24, как положено". Так он на пару с командиром испугался наказания, пообещав, что я покину зону сразу же со следующей партией приезжающих.
Я и согласился, мне было все равно на то, что пишут в бумажках – меня же дома дети ждут. Он не обманул. Как только из Подмосковья приехала новая партия, я поехал домой на поезде, радостный. Приехал в Брянск, с такси было трудно. Выйдя на вокзал, меня даже настойчиво стали пропускать вне очереди, торжественно говоря: "С Чернобыля приехал, езжай домой!" Вернулся на позитиве.
Семья, конечно, встретила очень радостно. Да и признаюсь, заплатили мне тогда тоже неплохо. Мы тогда на эти деньги Сашу в Москву увезли лечить. В то время еще начали появляться коммерческие клиники. Мы до сих пор помним этот день. Профессор не отходила от него три дня, постоянно совещаясь и предпринимая новые и новые меры.
В Брянске такого не было, там были слишком простые врачи, каждый делал по-своему, "залечивая" его. Не вспомню точный диагноз Саши, но [как оказалось] у него не было никакой иммунной защиты. После любого дуновения ветра у него начиналось воспаление легких, высокая температура, отеки и прочее. В Москве его и спасли. Просто спасли.
О полученных наградах Василий Алексеевич говорил скромно: "[Президент] Владимир Владимирович Путин наградил меня орденом мужества за участие в ликвидации последствий Чернобыльской аварии. Кроме этого, были еще советские благодарственные письма и почетная грамота".
